nastromo
Гитароваятель
ай яй яй, вот "невидимая рука рынка", которую так хотели, всё наладила, чё не так то?
Мне все так - я не адепт свободного рынка)))
ай яй яй, вот "невидимая рука рынка", которую так хотели, всё наладила, чё не так то?
Конечно, хотелось бы показательно выступать против всего плохого и за всё хорошее, нравиться всем - от отёчных американских старушек, типа "елены рышковой одесситки", до какого-нибудь сельчанина на бутылке с триколором, говорить то, что всем нравится, и чтобы лайкали, лайкали!
Но увы, некоторый жизненный опыт не позволяет такого, ну, если не превращаться в глисту из блога рубинштейна или сифилитического поцтреота, скандирующего быдляцкие речёвки.
Поэтому - дружбы, вернее, добрососедства с Америкой и вообще, с Западом - не будет. Уверяю, не Путин тому преграда. Путин и его друзья, наперсники, тренера, музыканты и т.д. - с удовольствием влились бы в мировую элиту, в качестве этакого нового русского дворянства, и, уверяю вас, это бы и нам всем пошло на пользу, страна мы не переживающая демографического взрыва, а сырьевой пирог таков, что хватило бы на и швейцарскую медицину, и на мегамолл в каждом зажопинске.
Но этого не будет, потому этого не хотят ТАМ.
Проблема сейчас в том, что Запад видит Россию даже не сателлитом, а потенциальной колонией, своей делянкой, и, уверяю, вовсе не целостной страной. Причина тут в том, что тогда, в перестройку и святые 90-е, жадные и глупые советские черви, принявшиеся махать звёздно-полосатым флажком, сельские шлюхи, готовые на всё, жуликоватая перхотливая интеллигенция, все эти бляди-евтушенки - убедили Запад, что население России готовы ползать перед ним на четвереньках, готово ему душу заложить, готово стать неграми на плантации, бесплатными донорами органов, и поэтому никакого смысла договариваться с российской элитой нет в помине, её надо отстранять, стирать с лица земли.
Поэтому всё, что англо-саксонские страны делают сейчас - это 1) стремятся изолировать современную Россию и загнать под плинтус 2) пытаются, с помощью совковой интеллигенции, настроить российское быдло против власти, как это уже разок у них выгорало.
Наши отношения с Западом будут неуклонно ухудшаться, пока не достигнут самого дна - Карибского кризиса дубль два. И только после этого сможет возникнуть какое-то подобие сотрудничества.
Мы прекрасно помним, что после смерти Сталина Америка некоторое время просто наблюдала, а потом, решив, что под властью кукурузника СССР рассыпается (у них была информация о бунтах заводского плебса и разногласиях в стране по поводу развенчания Кобы), Америка перешла в атаку, и тут кукурузник спохватился, опёрся отчасти и на консерваторов, и произошёл Карибский кризис. Америка очень значительно умерила свою наглость. А ведь во время этого кризиса у нас не было паритета! Не было в помине! И когда пархатая гвардия перестройки, все эти Дейчи, завывали "в Кагибском кгизисе СССР пгоиггал", было понятно, что правы они лишь отчасти - кое-где кукурузник сдал назад, но играл он без козырей.
Сейчас козыри есть
Какой сказочный борцун с западом.
Интересно, а почему запад не развал Россиюшку тогда, в 90е? Что ему мешало? Зачем он помогал? Ножками-шприцами? Почему не добил?
Откуда высеры про делянку? Что мешает этим борцунам развивать технологии и завалить ими весь мир? Зачем эти люди сидят в американских интернетах, пишут с западной техники и на западном ПО? Зачем им все это дал запад?
Если бы таких борцунов реальные проблемы Россиии волновали, тогда может и дела пошли бы на поправку.
В России нет классового общества, общество состоит из сословий – социальных служебных групп, создаваемых государством и наделяемых им определенным ресурсом. В этом обществе нет «политического обмена» (либеральной демократии), а есть лишь «политический раздаток» (единовластное государственное управление с учетом мнений органа сословного представительства). Почему?
Российский социолог Симон Гдальевич Кордонский описал структуру обществ с рыночной и раздаточной экономикой. >> Они принципиально отличаются друг от друга: общество с рыночной экономикой состоит из классов, которые есть социальные группы, образующиеся по принципу уровня потребления (высший, средний и низший класс), общество с раздаточной экономикой состоит из служебных групп, создаваемых государством для определенных целей и называемых Кордонским сословиями: «Понятие классов используется для описания социальных иерархий в отношениях потребления, в то время как понятие сословий введено для описания иерархий служения, или обслуживания, прав и привилегий». >> Кордонский употребляет термин «сословия» не в общепринятом, а в узком, названном выше смысле. Такие сословия существуют не только в архаическом, но и в современном раздаточном обществе (например, в современной России есть сословия бюджетников, госслужащих, пенсионеров и т.д.), они не обязательно наследственные и тем более не обязательно именуются сословиями. С историческими сословиями их роднит наличие строго определенных законом или традицией прав и обязанностей перед государством, причем, объем и тех и других у разных сословий различный.
Москвич - существо тупое и плохо обучаемое. Даже обезьяна в лаборатории запоминает все с третьего раза. Зеленая лампочка - дадут банан; красная лампочка - будут ****ить.
Москвичу каждый год объясняют: "Дружок, будет парад. Оставь свою сраную корейскую машину дома. В Мытищи можно доехать на электричке."
Но москвич не слушает голоса разума. Вместо этого он каждый год постит скрины с картой красной от пробок и проклинает Собянина, Путина и урбанистов.
Он 3 часа едет от Маяковки до Проспекта мира вместо того, чтобы воспользоваться самым красивым метро в мире, которое оставил ему в наследство товарищ Сталин, вместе, кстати, с атомной бомбой.
В метро - тепло и сухо, бесплатный вайфай и автоматы с едой. В переходах играют на скрипке студенты Гнесинки. Там можно лечиться от одиночества и прочитать наконец "Жизнь Клима Самгина" запивая скуку коньяком из фляжки.
В заключение отмечу, что в нашей социальной структуре отсутствует место для самозанятых. Само их существование (а это от 20 до 40% активного населения) противоречит разделению на «власть», «народ», «активное население» и «маргиналов». Они непонятно кто. Поэтому два года назад в своем послании [Федеральному Собранию] президент сказал о самозанятости и дал поручение — «определить социальный статус самозанятых». Поскольку нашему чиновничеству эти слова совершенно непонятны, что такое «социальный статус» они не слышали, то занялись определением фискального статуса самозанятых и определили его: недавно вышел закон о налогообложении самозанятых. При этом их статус в социальной структуре, как и прежде, непонятен.
Интересно по поводу Кубы - моя знакомая ездила туда уже достаточное время назад, и сказала, что многие там криво улыбались и хмыкали, когда речь заходила о высоких идеалах революции и о Кастро.
И тут вот прочитал статью - не нашего, ихнего чувака. Не кубинца, правда, а латиноамериканца с сефардской фамилией.
Время прошло солидное, но никакой геволюции там нет в помине - просто, оказывается, потому, что тамошние майамские эмиграсты и американцы, если вдруг на Кубу вернётся "демогкатия", получат все активы, какие только там вообще есть - поскольку во времена бананового режима они скупили всё, что там хоть сколько-нибудь стоило - все земли, включая знаменитые карибские курорты и табачные плантации. А Америка-мамэ настаивает на строгой реституции.
Понимают это даже наиболее криво улыбающиеся, и хорошо себе представляют, что при нынешнем раскладе шансы выйти из нужды у них кое-какие сохраняются, поскольку европейцы туда отдыхать ездят, и с каждым годом их всё больше, торговые обороты постепенно растут, но если вернутся из эмиграции доны педро с американцами и всё себе заберут - то не будет даже таких шансов, вообще никаких не останется.
Вообще-то ситуация такая и у нас, ну, не совсем, конечно, такая, но похожая.
А вот в Венесуэле местный навальный убедил некоторое количество местного быдла, что при американцах нефтяные деньги пойдут каждому нажевавшемуся коки индейцу из сельвы - а сейчас не идут только потому, что всё себе забирают боливарианцы - собственно, быдло, сволочь и мещане во всём мире одинаковы, но для того, чтобы у этой страты включились какие-нибудь мозги, нужна совершенно определённая информация - "вам станет только хуже". Собственно, у любого быдла есть что отнять. в конце концов, можно просто выпихнуть на улицу, в сельву к ягуарам.
Собственно, и наше быдло тоже какой-то частью мозга стало немного думать, только после того, как у него обчистили карманы, причём, аж три раза подряд. На третьем разе быдло таки сломалось. Не при виде национального унижения, не при виде крушения великих идеалов (простите за выражение), умаления культуры, несправедливости и т.д., ничего подобного - только после дефолта. Я хорошо помню, как в очередях стали проклинать Ельцина. До этого ждали всесезонной клубники с устрицами папийон и готовы были ловить перхоть рубинштейна зубами на лету.
И невдомёк им было, что бедным быть не стыдно, стыдно быть дешёвым.
Нет, дорогие мои славяне-либералы, особенно из глубокой провинции. Те, кто сейчас ест папийоны, эти три или сколько там процентов, они и продолжат. А вот вы, что сейчас можете набрать колбаски в пятёрочке, какого-никакого сыра эдам и курочку, в случае демогкатии по житомиро-американски, простите, конечно, но кушать будете один дрэк. Вам рассказать, что такое дрэк?
ЗАПАДНЫЙ И РУССКИЙ ЛИБЕРАЛИЗМ
Лосев однажды сказал, что либерализм весь живет за счет отрицания предшествовавшего ему авторитарного режима. Но отрицание имеет одно очень любопытное свойство, на которое обычно не обращают внимание. Отрицание несет на себе своеобразный отпечаток того, что отрицается. Грубо говоря, удар лбом о стену – тоже очень простая форма отрицания стены, но при этом на лбу останутся отпечатки всех шероховатостей и трещин, которые были на стене. Именно поэтому можно говорить о различиях между либерализмом разных народов и цивилизаций, потому что эти типы либерализма отрицали разные и очень непохожие формы авторитаризма.
Западноевропейский и особенно англосаксонский либерализм – отрицание сословного феодального средневекового западноевропейского общества, где были сложнейшие отношения между разными рангами феодалов, где между ними царствовал принцип взаимоуважения, дистанции, определенной, пусть и ограниченной автономии и личной свободы, которую не мог отнять даже король (вспомним возглас французских феодалов при коронации: «мы будем служить тебе, если хотим, а если нет – не будем»). Поэтому и западноевропейский либерализм так подчеркивает права личности, уважение к ней, ее «правейси». «Мне отвратительны Ваши воззрения, но я отдам жизнь, чтоб Вы их могли высказать!» - восклицает Вольтер и от этих слов веет духом рыцарского средневековья, из которого родился европейский либерализм, отвергший это средневековье по закону извечного конфликта отцов и детей.
Впрочем, не будем преувеличивать благородство классического западного либерализма. Самый отвратительный социал-дарвинизм – тоже его неотъемлемое свойство, но и он оттуда - из западной средневековой культуры, в которой презрение высших слоев к низшим – норма.
Наш русский либерализм отрицает совершенно иной авторитарный режим – служилое государство, где все равны в подчинении всевластному правителю, где нет универсального закона, а есть лишь воля правителя, где нет личного пространства, автономии индивидуальности, частной собственности, а есть всепроникающая власть государства с его полицией и общества с его моралью и традициями. У нас был либерализм 19-начала 20 веков, который отрицал православно-самодержавное государство, советский либерализм, который отрицал коммунистически-партийное государство, новейший либерализм путинской генерации, который отрицает своеобразную, эклектическую смесь, «мезотес» первых двух государств – но в сущности своей эти разные типы либерализмов едины, как и эти разные типы государств. Отсюда и тоталитарный, непримиримый к другим мнениям, агрессивный, антидемократический характер русского либерализма, лучше всего выражающийся в современном неолиберализме поклонников «Новой газеты» и «Эха Москвы». В отличие от Вольтера наш либерал мог бы воскликнуть: «Мне отвратительны Ваши взгляды я сделаю все, чтобы опорочить Вас и сделать Вашу жизнь невыносимой, чтоб уничтожить Вас морально и социально!». Как это ни парадоксально прозвучит, в их эпохах нашей деспотии (возьмите, например, ранний сталинизм) больше демократии и свободы, чем в удушающем тоталитарном мировоззрении нашего либерала.
Впрочем, и западный либерализм теперь тоже постепенно приобретает тоталитарный характер, особенно если дело касается разного рода «меньшинств». Еще бы, ведь послевоенный либерализм Запада отрицает уже не благородное феодальное средневековье, а плебейский фашизм…
Рустем Вахитов ©
— В ваших работах и интервью меня поражает ваш один тезис: нет в России никакого страшного бардака и абсурда, все вполне разумно, даже коррупция — совершенно не беда. И все, что с нами происходит, — попытка живого общественного организма приспособиться к стрессу, которые ему навязывают то коммунистическими, то либеральными реформами.
— Да. Со времен Петра Великого приспосабливаемся к модернизациям.
— А насколько вообще социология придумывает мир, в котором мы живем? Насколько наше сознание зависит от этих объяснений?
— Да на сто процентов. Причем объяснений не придуманных, а импортированных. Своих же у нас нет.
«Пространство жизни, социальное время и социальная структура представляются обывателю самоочевидными и не нуждающимися в описании и объяснении. Они просто есть, и по факту существования требуют скорее единства уверования в них, нежели рефлексии. Попытки задавать вопросы на эти темы кажутся наивными, иногда провокационными, так как нарушают привычное самоотнесение к неким базовым, интуитивно понятным сущностям, то есть к “фактам”, имеющим — как кажется — “строго научное обоснование”.
Эта видимая ясность взрывается в кухонно-застольно-банных разговорах о том, в какое время и в какой стране мы живем и каково наше собственное положение в социальной системе. В таких спорах сталкиваются само собой разумеющиеся “вещи”, в которые люди верят. Спорщики — в зависимости от социального статуса с надрывом, матом или ученым видом — настаивают на том, что именно их позиция отражает то, что “есть на самом деле”. Разговоры идут вроде бы на одном, русском, языке, но как будто на разных — так, как это когда-то выразил Станислав Ежи Лец: “Все всё понимают, так почему никто ничего понять не может”.
Думаю, что именно это само собой разумеющееся, обыденно понятное, привычно нерефлексивное и в то же время обывательски взрывоопасное и есть самое интересное с исследовательской точки зрения».